День памяти Высоцкого 25 июля

Владимир Высоцкий (25.01.1938 – 25.07.1980) – выдающийся советский актер, певец, поэт и прозаик, известный по ролям в фильмах «Место встречи изменить нельзя», «Служили два товарища», «Хозяин тайги», «Вертикаль» и других кинолентах. Работал в Театре драмы и комедии на Таганке в Москве, прославился исполнением роли Гамлета в одноименной драме Шекспира.

Умер во сне, причины смерти не установлены (вскрытие тела не проводилось). Среди версий – асфиксия или инфаркт миокарда.

Высоцкого отличала фантастическая работоспособность: за 42 года — более 800 стихотворений, пластинки (и у нас, и на Западе), проза, два сценария, режиссёрский замысел фильма «Зелёный фургон», радиоспектакли, двадцать семь ролей в кино (последняя — Дон Гуан в «Маленьких трагедиях»), песни к десятку фильмов. И, конечно, роли в театре. Иногда — эпизоды, но их по 4-5 в одном спектакле. И концерты, концерты… Иногда — по пять-шесть в день! Он отрабатывал их честно — до сбитых в кровь пальцев и сорванных голосовых связок.

У Высоцкого за всю его жизнь было огромное количество романов и отношений. Однако ни Иза Жукова, ни его вторая жена Людмила Абрамова, ни молодая артистка Лариса Лужина, ни актриса Татьяна Иваненко, ни его последняя любовь Оксана Афанасьева не дали поэту столько вдохновения и поддержки как Марина Влади. Именно ее Высоцкий будил по ночам, чтобы спеть только что написанную песню. Прославленная актриса по одному его зову бросала все, чтобы быть с ним, когда он попадал в очередную аварию.

Свои письма Марине Высоцкий подписывал «от Тебя» из-за старой легенды про невесту, которая не пускала в дом жениха, который на вопрос «кто это?» отвечал «это я». Она открыла ему только тогда, когда он сказал «это ты».

Во время отдыха в Сочи в гостиничный номер Высоцкого заглянули воры. Вместе с вещами и одеждой они прихватили и все документы, и даже ключ от московской квартиры. Обнаружив пропажу, Высоцкий отправился в ближайшее отделение милиции, написал заявление, и ему обещали помочь. Но помощи не понадобилось. Когда он вернулся в номер, там уже лежали похищенные вещи и записка: «Прости, Владимир Семенович, мы не знали, чьи это вещи. Джинсы, к сожалению, мы уже продали, но куртку и документы возвращаем в целости и сохранности».

Когда в 1979 году Высоцкий приехал в Америку, его сразу же окружила толпа журналистов. Первым же вопросом был вопрос об «ужасах советской действительности» и о «бесчеловечности коммунистического режима». — Но неужели вы думаете, — отрезал Высоцкий, — что если у меня есть проблемы с моим правительством, то я приехал решать их здесь? Больше его не провоцировали.

Владимир Семенович умер в самый разгар Олимпийских Игр, проходивших в Москве. Советские власти всячески пытались скрыть этот факт от народа. О том, что страна лишилась великого поэта, артиста, барда и актера, свидетельствовали лишь два небольших некролога в газетах «Вечерняя Москва» и «Советская Россия» и скромное объявление над окошком кассы Театра на Таганке: «Умер актер Владимир Высоцкий». Тогда ни один человек не сдал обратно билет, сохранив его у себя как реликвию. Через пару дней за публикацию заметки о смерти Высоцкого был снят с должности главный редактор «Вечерней Москвы». И несмотря на все препятствия, возле Театра на Таганке собралась огромная толпа, люди не расходились на протяжении нескольких дней. В день похорон многие стояли даже на крышах близлежащих зданий. Проститься с артистом пришли около 40 тысяч человек.

Ж.Владимирская: “Любимов два раза говорил. Второй раз он сказал:
– Чтобы понять, кем был Высоцкий, надо было видеть, как он шел по улицам КАМАЗа, как все окна были распахнуты, и как из них через усилители ревели песни Володи. И сквозь собственный голос он шел, как… гладиатор? Победитель? Нет, пожалуй, к нему это не подходит. Он, пожалуй, сквозь все это прошел, как страдавший и сострадающий.

Михаил Ульянов говорил много. Хорошо.

Знаменитые поэты стояли с удивленными, недоумевающими лицами. Они были в шоке, и создавалось впечатление, что за такое каждый поменялся бы с Володей”.

“Прощание…”:  “…Ульянов обвиняюще кричал в застывший зал:

– Сегодня всему русскому искусству нанесена незаживающая рана! Говорят, люди заменимы. А кем мы заменим его? Где возьмем другой, равный ему талант? Где возьмем другой, такой же, голос? Негде!!!”

М.Влади: “На улице бьет в глаза яркий свет. Волнуется людское море, растянувшееся на километры”.

В.Акелькин: “Здесь нас ждало самое большое удивление, и если до того мы сдерживались, то на улице слезы потекли сами собой, да мы и не стеснялись их – вся Таганская площадь, с обеих сторон эстакады была забита людьми. Люди заполнили крыши и окна домов, метро, ресторана “Кама”, киосков “Союзпечати”, универмага…”

В.Янклович: “Потом я вышел на улицу, – увидел генеральскую машину у метро… И вот тут началось самое главное удивление! Конечно, все знали, что будет много народу, но чтобы столько! Чуть раньше Трифонов сказал в кабинете Любимова:

– Как умирать после Высоцкого?”

В.Смехов: “Любимов попросил всех артистов и актрис унести цветы, – и вот стоп-кадр: цветы уносили-уносили огромными охапками, а они стояли все тем же силуэтом… Я просто не могу представить, сколько это длилось времени – как-будто они откуда-то снизу опять появлялись – эти цветы”.

В.Акелькин: “А в зрительном зале по обе стороны сцены – венки, венки… Их потом вывозили на двух грузовиках, по четыре ряда венков на машине”.

М.Влади: “Мы садимся в автобус, гроб стоит в проходе, мы все сидим, как школьники, уезжающие на каникулы. Любимов машет большим белым платком людям, собравшимся на крышах, на каменных оградах, некоторые залезли на фонари. Автобус трогается”.

Ю.Карякин: “И когда автобус с гробом отъехал от театра, люди долго-долго махали вслед автобусу руками, цветами. А мальчишки выпустили в небо голубей”.

“Прощание…”: “Откуда-то поднялись в воздух сотни голубей и теперь, кружась, уходят все выше вверх по невидимой винтовой лестнице”.

С.Дерков (из письма в Театр на Таганке): “Люди провожали маленький автобус, который увозил от них очень многое. Кто-то в толпе сказал:

– Кусочек свободной России умер”.

В.Смехов: “Один из важных военных чинов, наблюдавший за рекой скорби 28 июля, молвил знаменитому писателю:

– Ну а вы-то зачем сюда подались? Зачем сюда пришли? Хоронят антисоветчика… Что? Кто хоронит? Да такие же, как он…”

Ж.Владимирская: “Вот помните у Маяковского: “Если в музее выставить плачущего большевика…” Я видела плачущих большевиков – в жизни, в кино, в театре. А вот плачущих милиционеров видеть как-то не доводилось… А здесь – увидела. Запомнился молоденький-молоденький, плакавший, не стесняясь, чуть не в голос”.

В.Смехов: “Потом длинная кавалькада машин пошла вразрез Садовому кольцу. В нас была какая-то злая гордость, что олимпийские машины стоят, а Высоцкий едет… Машины шли по левой стороне, все прочие стояли, – все было оцеплено…”

“Прощание…”: “…От толпы… отделяется кучка молодых ребят и мчится вслед за процессией. Машины прибавляют ходу, ребята по одному отстают, продолжает бежать только какой-то совсем еще мальчик в черном кожаном пиджачке. Улица уходит вниз, толпа вдоль мостовой редеет. Уже становится виден Курский вокзал, а он все бежит.

…На него страшно глядеть: он мертвенно бледен, кажется, сейчас грохнется оземь…

…Если бы совесть могла в тот день каким-то чудом воплотиться в человеческом облике, я знаю, она была бы этим мальчиком в черном пиджачке!”

Ж.Владимирская: “Володина могила была как бы и не на кладбище. Место – будто между кладбищем и городом. Первый ряд. Чтобы виднее мы ему были. А он – нам”.

В.Гордеев: “Вечером Москва обсуждала похороны Высоцкого… На улицах говорили, что Высоцкий похоронен в хрустальном(!) гробу… Что в могиле – магнитофон, который будет звучать, пока не кончатся батарейки…”

Максим Виторган: “28 июля 1980 года. Похороны Высоцкого. Я не помню этот день. Помню, что на время Олимпиады я был вывезен в подмосковный детский лагерь с горячим душем по четвергам. Неблагонадежных, проституток, тунеядцев и детей старались держать подальше от праздника спорта. Родители приезжали ко мне на электричке в воскресенье и привозили чудеса: теплую пепси-колу в стеклянных бутылках и финскую салями в вакуумной упаковке. Не помню, чтобы меня тогда интересовала Олимпиада.
Конечно же, я не слушал тогда Высоцкого. Первое воспоминание, связанное с его именем, примерно год спустя: мама рассказывает подруге сон: …Высоцкий умер…а, вроде как и нет…и он лежит… и я его спрашиваю… и мы идем… Что-то таинственное и очень эмоционально рассказанное. А уже пару лет спустя, я буду возвращаться из школы и сразу включать 60-минутную кассету TDK с “плывущей” студийной записью или 90-минутную JVC, с еще более плохой записью живого концерта, и петь с ним вместе. Иногда не разбирая слов, не понимая их смысла и просто, воспроизводя похожие звуки. Мама будет растолковывать мне вторые планы и смыслы “Бег на месте общепримиряющий…” и “Жираф большой”. И песни о войне, которые слушались на одном дыхание, как смотрятся самые захватывающие боевики.

Со временем в классе мы разделимся на “битломанов”, “металлистов” и любителей Modern Talking и Joy, но у всех у нас будет Высоцкий. Как бы за скобками. Над актуальностью. Что-то постоянное. Вечность.
Еще много лет спустя, я вдруг пойму, что Высоцкий – прекрасный поэт. Именно, как властитель слова. Но тогда, вначале это было неважно. Он был тоном … нотой нашей жизни… Той нотой, которая заставляла, по воспоминаниям Влади, плакать слушавшую его и не понимающую ни слова по-русски Лайзу Минелли…
А еще совсем много лет спустя я буду ставить в машине через Bluetooth со своего IPhone его песни для своей дочери… А еще потом я буду выключать радио с очередными свежими страшными новостями, чтобы услышать: Кто сказал: все сгорело дотла? Больше в Землю не бросите семя! Кто сказал, что Земля умерла? Нет, она затаилась на время. Материнства не взять у Земли, Не отнять, как не вычерпать моря. Кто поверил, что Землю сожгли? Нет, она почернела от горя”

Лирическая Марине